Саксофон, надрываясь, хрипел из-за ревностной мании,
Подтвердившейся разом одним телефонным молчанием.
Одержимый влекущим и мрачным, ужасным желанием,
Не внимал увереньям ее и пустым обещаниям.

И за красными шторами тайна скрывалась отчаянно:
"Ты позвал меня сам, и теперь нам обоим так весело".
Невозможностью смысл особый поймать опечаленный,
Он сидел на полу, "окунувшись" в кровавое мессиво.

Безнадежно пытаясь припомнить моменты ужасные,
И дымящийся дом в голове болью огненной, кажется,
Будто памяти нити, увы, никогда не развяжутся.
И попытки другим стать во сне оказались напрасными.

Не поможет "другая реальность" и образ механика,
Все равно все былое предстанет в обличье реального.
Его жизнь завершалась как капли все реже из краника,
Она все же живая во сне, но вот ноты финальные:

И пунктирные линии цвета лимона спелого
Разделяют асфальт, устремляясь все дальше и к вечности.
Ни тому, ни другому не видеть уже света белого,
Электрической дрожью в движении в тьму бесконечности...